– Как это так, даже и не думай! – возмутилась мама. – У тебя еще нос не дорос жить самостоятельно.

– Очень даже дорос, – заявил я. – Зато в мою комнату можно будет Катюху поселить.

– Звукоизоляция там нынче неплохая, – добавил я на всякий случай.

Услышав о Кате, мама явно посмурнела. Но что тут можно поделать? Бочка меда без ложки дегтя редко бывает. Не оставлять же четырнадцатилетнюю соплюху жить одну в бараке. Буду надеяться, что мама найдет общий язык с падчерицей.

Но моему предложению она особо не удивилась. Похоже, с Маркеловым этот вариант уже обсуждался.

– Витька, ты парень взрослый, поэтому я тебе сейчас кое-что скажу, – издалека начала мама. – Ты ведь, наверняка, рассчитываешь девиц к себе водить.

– Возможно, такое случится, – согласился я.

– Нисколько не сомневаюсь, что так и будет. Поэтому готовься, что я иногда буду приходить с проверками. И если обнаружу какую-нибудь прошмандовку у тебя в кровати, то выгоню её с позором.

– Очень интересно, – ухмыльнулся я. – Тебе значит можно, а мне нельзя. Что за неравноправие. Тогда и я вас навещу как-нибудь ночью.

– Витька! Ты, как со мной разговариваешь!? Подружку себе нашел?

Я успокаивающе положил ладонь маме на руку.

– Не сердись, я просто пошутил, никаких проверок устраивать не собираюсь. А ты приходи в гости, когда захочется, только не ночью, конечно.

И не переживай, с девушками я как-нибудь разберусь сам. Тем более что ранняя женитьба в мои планы не входит.

– Дурачок, ты мой, – вздохнула мама. – Тебя любая девка окрутит, глазом не успеешь моргнуть. Ты сам то раскинь умом. Тебе сейчас шестнадцать лет. Взрослый уже, паспорт имеется. Переспишь с какой-нибудь профурой. А через месяц она заявит, что беременна. Потащит тебя в ЗАГС. Там узнают о беременности, и заявление примут, не посмотрят на молодость. Первым делом после регистрации профура начнет разговор о прописке. Пропишешь и все, пропал мальчишка. Считай, квартира уже не твоя, а этой пройдохи. А от кого она беременна – тайна, покрытая мраком. Ей даже ничего делать не надо. Еще через год тебя в армию заберут. Придешь через два года, а в квартире тебя встретит эта пройдоха со своим хахалем и ребенком и все они ждут, когда ты пойдешь на работу, чтобы платить алименты. Понял расклад, сынок? Дураков у нас не жнут, не сеют они сами рождаются.

– То есть ты, мама, меня, как раз за такого дурака держишь? – улыбнулся я.

Мама устало махнула рукой.

– Вы, мужики, когда у вас маленькая головка озабочена, большой головой совсем не думаете. И ты ничем не лучше остальных, телок еще тот.

Ну, как вот объяснить матери моего тела, что у сына голова, как раз, очень даже соображает и такая разводка со мной маловероятна. Хотя, как говорится, и на старуху бывает проруха. Тем более что половина училища уже в курсе, что я живу в своей квартире, а вторая половина узнает эту новость завтра, послезавтра.

– Тебя мам послушать, так и верить никому нельзя, неужели все девчонки такие? – ехидно спросил я.

На мой вопрос мама с железобетонной уверенностью заявила:

– Верить можно, только не всем, правильные девушки к парню ночевать с кондачка не пойдут.

Настала моя очередь вздыхать.

– Ладно, мама, спасибо за науку, обязательно приму к сведению твои слова. А сейчас мне пора на учебу. Навещу тебя в понедельник. Кстати, в воскресенье меня может не быть дома. Иду в кино с правильной девушкой. Так, что с проверками пока повремени.

Чмокнув маму в щечку, я схватил портфель и направился к дверям. Мама проводила меня укоризненным взглядом, сокрушенно качая головой.

– Хм, а ведь она даже не поинтересовалась, на какие шиши её сын будет жить, – подумал я в автобусе, отрывая билет в кассе самообслуживания. – Её больше мои гипотетические девицы заботят. Приучил к своим заработкам, понимаешь, на свою голову.

В размышлениях я слегка врал самому себе. Девица у меня намечалась вполне реальная, а не гипотетическая. На самом деле у меня имелись вполне конкретные планы, завтра после просмотра фильма все же зазвать к себе на чашку чая Наташу Смолянскую. Ну, а там посмотрим, чем закончится эта чашка чая. Правда, вариантов всего два.

Латинский язык сегодня в расписании нашей группы не присутствовал. Поэтому пришлось во время перемены дойти до комнаты преподавателей и там вылавливать Людмилу Викторовну.

– Вот возьмите, – протянул я ей пластмассовую баночку из-под тонального крема. – Мазь нужно хранить в холодильнике, при температуре не ниже четырех градусов. Наносить на псориатические бляшки два раза в день, тонким слоем. Надеюсь, мазь поможет вашей сестре.

– Не знаю, – вздохнула учительница. – Лене с утра сегодня еще хуже стало. Видимо, придется ложиться в стационар. Лечащий врач настаивает.

– Ну, сегодня попробуйте мое средство, а уж завтра, если никакого эффекта не будет, соглашайтесь на больницу, – посоветовал я.

– Так и поступим, – заверила преподаватель. – Спасибо, Виктор, за заботу.

Сколько я вам должна?

Я улыбнулся.

– Людмила Викторовна, спасибо скажете, если мазь поможет. А мне вы ничего не должны.

– Нет, я так не могу, – заявила женщина. – Любой труд должен быть оплачен, говорите, сколько стоит мазь, иначе я её не возьму.

– Ну, два рубля, наверно, – сказал я неуверенно.

– Понятно, – вздохнула учительница. – Возьмите пока три рубля, если мазь поможет, даже не знаю, как буду вас благодарить.

На этом с Воблой мы расстались. Быстро возвращаясь в аудиторию, я замиранием сердца думал, какой кипеж поднимется в училище через пару, тройку дней, если её сестра начнёт поправляться.

Интермедия

Людмила Викторовна, взяв мазь, лишь на мгновение пожалела о трех рублях, отданных студенту.

Она ни капли не верила, что бабка-травница сможет изготовить мазь от псориаза. Вместе с сестрой они прочитали добрый десяток монографий по лечению кожных заболеваний и вынесли из них только одно.

Как ни лечи псориаз, он возвращается снова и снова. И если бы не просьба Лены, она по своей воле никогда бы не стала просить о помощи своего ученика.

Коллеги, когда она вернулась в преподавательскую, ни о чем её не спрашивали, но она сочла долгом пояснить, что разговаривала со студентом о досрочной сдаче зачета.

С трудом, дождавшись конца рабочего дня, она помчалась домой. Когда открыла дверь в квартиру, её встретил знакомый, тяжелый запах, сопровождающий болеющего человека.

– Ну, что принесла? – нетерпеливо спросила сестра, выйдя из своей комнаты. На ней была одета только шелковая комбинация, не скрывающая крупные, сливающиеся псориатические бляшки на руках и туловище. Больше никакой одежды она носить не могла. И хотя Людмила Викторовна видела эту картину далеко не в первый раз, в животе, как всегда появился неприятный холодок.

– Принесла, – ответила она и протянула баночку с мазью сестре.

Та, схватив мазь, ушла к себе в комнату.

Через пару минут она крикнула:

– Люда, приди, намажь мне, пожалуйста, бляшки на спине, не могу сама дотянуться.

Закончив смазывать пораженные участки кожи, Людмила Викторовна, отдала сестре, заметно опустевшую баночку, и отправилась на кухню. Ужин за неё никто не сделает.

Занимаясь готовкой, она обратила внимание, что из комнаты сестры не доносится ни звука. Убавив газ под кастрюлей, она осторожно заглянула в комнату.

И охнула от удивления.

Сестра, даже не накрывшись одеялом, раскинулась на кровати и спокойно спала.

Людмила Викторовна осторожно, на цыпочках, вышла и тихо закрыла за собой дверь.

Последнюю неделю Ленка от зуда засыпала только после нескольких таблеток димедрола и реланиума. И то, она постоянно просыпалась, ворочалась и чесалась во сне. Но сейчас, похоже, она спала мертвецким сном.

– Неужели мазь сняла зуд? – думала учительница. – В жизни бы не поверила.

Приготовив ужин, женщина задумалась, стоит ли будить сестру. В итоге, она поела в одиночестве. Ближе к двенадцати ночи Людмила проверила еще раз, что происходит с Леной.